Кто не голодал в блокадном ленинграде. Те, кто жалуется на жизнь, - узнайте, что ели в блокадном ленинграде Как в блокадном ленинграде спаслись от голода

Специально не стала публиковать это 27-28 января, чтобы не бередить душу людей, чтобы никого невольно не задеть и не обидеть, но указать новому поколению на несостыковки — красиво-глупые и оттого страшные. Спросите меня, а что я знаю о блокаде? К несчастью, много… Мой отец ребёнком пробыл в осаждённом городе, почти прямо перед ним разорвалась бомба — на том месте находились 5-7 человек, которых разнесло в клочья… Я выросла среди людей, которые пережили блокаду, но в семидесятых-восьмидесятых годах никто не упоминал ни о блокаде, ни тем более, о 27 января, как празднике, все просто молча чтили. Всё было во время войны, в блокадном Ленинграде ели всё, в том числе собак, кошек, птиц, крыс и людей. Это горькая правда, её нужно знать, помнить подвиг города, рассказывать были, но не сказки. Сказка не приукрасит ни чьих заслуг, да и приукрашивать здесь просто нечего — красота Ленинграда в страданиях тех, кто не выжил, тех, кто не смотря ни на что выжил, тех, кто всеми силами давал своими действиями и мыслями городу жить. Эта горькая правда ленинградцев для нового поколения. И, поверьте, им, выжившим, не стыдно, но не надо писать блокадные истории, перемешанные со сказками Гофмана и Сельмы Лагерлёф.

Сотрудники Института Пастера были оставлены в городе, так как всю войну проводили исследования, чтобы обеспечить город вакцинами, так как знали, какие могут грозить ему эпидемиями. Одна сотрудница съела 7 лабораторных крыс, мотивируя это тем, что она сделала все соответствующие пробы и крысы были относительно здоровыми.

Письма из блокадного Ленинграда подвергались жёсткой цензуре, чтобы никто не знал, какие ужасы там творятся. Одна девочка отправила эвакуированной в Сибирь подружке письмо. «У нас весна, стало теплее, бабушка умерла, потому что старенькая, наших поросят Борьку и Машку мы съели, у нас всё хорошо». Простое письмецо, но все поняли, какой ужас и голод творились в Ленинграде — Борька и Машка были котами…

Невероятным чудом можно считать,
что в голодном и разрушенном бомбами Ленинградском зоопарке, пройдя через все мучения и лишения сотрудники зоопарка сохранили жизнь бегемотихе, которая дожила аж до 1955 года.

Крыс, конечно, было много, великое множество, они нападали на обессиленных людей, детей и после снятия блокады в Ленинград был направлен состав с несколькими вагонами кошек. Его называли кошачий эшелон или мяукающая дивизия. Вот я и подошла к той сказке, которую вы можете найти в интернете на многих сайтах, в группах о животных, но это не так. В память погибших и выживших в блокаду хочу бессовестно подкорректировать эту новую красивую историю и сказать блокада — не сказочное нашествие крыс. Наткнулась на такую милую, но не правдивую статью. Всю не буду её цитировать, а только в отношении сказочной неправды. Вот, собственно. В скобках буду указывать правду, а не вымысел и свои комментарии. «Страшной зимой 1941-1942 годов (и в 1942-1943 годов) блокадный Ленинград одолевали крысы. Жители города умирали от
голода, а крысы плодились и размножались, передвигаясь по городу целыми колониями (НИКОГДА крысы не передвигались колониями). Тьма крыс длинными шеренгами (почему не добавили строевым организованным шагом?)во главе со своими вожаками (не напоминает «Путешествие Нильса с дикими гусями» или историю Крысолова?) двигались по Шлиссельбургскому тракту (и во время войны это был проспект, а не тракт), ныне проспекту Обуховской обороны прямо к мельнице, где мололи муку для всего города. (Мельница до революции, а вернее, мельничный комбинат там есть до сих пор. И улица так и носит название Мельничная. Но муку там практически не мололи, так как не было зерна. И, крыс, между прочим, мука особо не привлекала — их было больше в центре на Исаакиевской площади, так как там Институт растениеводства, где огромные запасы образцового зерна. Кстати, его сотрудники погибали от голода, но семена так и не тронули).
В крыс стреляли (кто и чем?), их пытались давить танками (КАКИМИ??? Все танки были на фронтах, их даже не хватало на оборону города, поэтому и были захвачены Пулковские высоты…), но ничего не получалось: они забирались на танки и благополучно ехали на них дальше»,- вспоминала одна блокадница (Или выдуманная самой блокадницей история, или автором. Танков во множественном числе не было и НИКТО бы не позволил, чтобы крысы ехали на танках. Ленинградцы при всех лишениях НИКОГДА бы не опустились до тупого порабощения крысами). Были созданы даже
специальные бригады по уничтожению грызунов, но справиться с серым нашествием они были не в состоянии. (Бригады были, справлялись, как могли, просто крыс было много и не везде и не всегда успевали). Мало того, что крысы сжирали те крохи пищи, что ещё оставались у людей, они нападали на спящих детей и стариков (и не только старики валились с ног от голода…), появилась угроза эпидемий. (Крох пищи не было… Весь паёк сразу съедался. Сухарики от пайка, спрятанные некоторыми людьми под матрасы для своих родных, если сами чувствовали смерть (документальные подтверждения, фото) оставались не тронутыми — крысы не приходили в опустевшие дома, так как знали, что там всё равно ничего нет). Никакие средства борьбы с крысами не давали эффекта, а кошек - главных охотников на крыс - в Ленинграде
уже давно не было:
всех домашних животных съели - обед из кошки (слов обед, завтрак, ужин в Ленинграде не было — был голод и еда) бывал порой единственной возможностью сохранить жизнь. «Соседского кота мы съели всей коммунальной квартирой еще в начале блокады». Такие записи не редки в блокадных дневниках. Кто осудит умиравших от голода людей? Но все же были люди, которые не съели питомцев, а выживали вместе с ними и сумели их сохранить: Весной 1942 года полуживая от голода старушка вынесла своего такого же ослабевшего кота на улицу на солнышко. Со всех сторон к ней подходили совершенно незнакомые люди, благодарили за то, что она его сохранила. (БРЕД чистейшей воды, простите меня, ленинградцы — людям было не до благодарностей (первая голодная зима), могли просто накинуться и отобрать). Одна бывшая блокадница (бывших блокадниц не бывает) вспоминала, что в марте 1942 года случайно увидела на одной из улиц «четвероногое существо в потертой шубке
неопределенного цвета. Вокруг кошки стояли и крестились какие-то старушки (а может быть, это были молодые женщины: тогда трудно было понять - кто молод, кто стар). Серенькое диво охранял милиционер - длинный дядя Степа - тоже скелет, на котором висела милицейская форма…» (Вот это полная правда. Был указ, если милиция увидит кота или кошку, всеми силами не допустить её отлова оголодавшими людьми).

12-летняя девочка в апреле 1942 года, проходя мимо кинотеатра «Баррикада», увидала толпу людей у окна одного дома: они заворожено смотрели на лежащую на подоконнике полосатую кошку с тремя котятами. «Увидев ее, я поняла, что мы выжили»,- вспоминала эта женщина много лет спустя. (Моя знакомая блокадниц, которая уже умерла жила рядом на Мойке и вспоминала, что до войны в окна попадал солнечный свет и вода искрилась в отражениях, а когда наступила первая военная весна, окна были серы от копоти взорванных зданий и даже белые полосы заклеенных окон от бомбёжек были серо-чёрными. Никакой кошки с котятами apriore не могло быть на окне. Кстати, около Баррикады до сих пор есть надпись, что это сторона наиболее опасна при артобстреле…). Сразу же после прорыва блокады было принято постановление Ленсовета о необходимости «выписать из Ярославской области и доставить в Ленинград четыре вагона дымчатых кошек» (ЛЮБЫХ кошек. Представляете, найти четыре вагона одних дымчатых!) - дымчатые по праву (По какому? Чьё заблуждение) считались наилучшими крысоловами (Во время войны любая кошка-крысолов). Чтобы кошек не разворовали, эшелон с ними прибыл в город под усиленной охраной. Когда «мяукающий десант» прибыл в полуразрушенный город, моментально выстроились очереди (Для чего???). В январе 1944 года котенок в Ленинграде стоил 500 рублей - килограмм хлеба тогда продавался с рук за 50 рублей, а зарплата сторожа составляла 120 рублей в месяц. «За кошку отдавали самое дорогое, что у нас было,- хлеб,- рассказывала блокадница. — Я сама оставляла понемногу от своей пайки, чтобы потом отдать этот хлеб за котенка женщине, у которой окотилась кошка». (Я не знаю, сколько стоил тогда хлеб, спросить уже не у кого, но котят НЕ ПРОДАВАЛИ. Кошки из эшелона были бесплатны — они были для всего города. Не все могли работать и зарабатывать…). «Мяукающая дивизия» - так в шутку называли прибывших животных блокадники — была брошена в «бой». Сначала кошки, измученные переездом, осматривались и всего боялись, но быстро оправились от стресса и принялись за дело. Улицу за улицей, чердак за чердаком, подвал за подвалом, не считаясь с потерями, доблестно отвоевывали они город у крыс. Ярославские кошки достаточно быстро сумели отогнать грызунов от продовольственных складов (Писавшие уверены, что были продовольственные склады?…), однако полностью решить проблему сил не хватало. И тогда прошла еще одна «кошачья мобилизация». На сей раз «призыв крысоловов» был объявлен в Сибири специально для нужд Эрмитажа и других ленинградских дворцов и музеев, ведь крысы угрожали бесценным сокровищам искусства и культуры. Набирали кошек по всей Сибири.
Так, например, в Тюмени собрали 238 «лимитчиков» в возрасте от полугода до 5 лет. Многие люди сами приносили своих животных на сборный пункт. Первым из добровольцев стал черно-белый кот Амур, которого хозяйка сдала с пожеланиями «внести свой вклад в борьбу с ненавистным врагом». Всего в Ленинград было отправлено 5 тысяч омских, тюменских, иркутских котов и кошек, которые с честью справились с поставленной им задачей - очистили город от грызунов. Так что среди современных питерских Барсиков и Мурок почти не осталось коренных, местных. Подавляющее большинство - «понаехавшие», имеющие ярославские или сибирские корни. Говорят, что в год прорыва блокады и отступления фашистов была разгромлена и «крысиная армия».
Ещё раз прошу прощения за такие правки и некоторые язвительные замечания с моей стороны — это не со зла. Что было, то было и не нужно устрашающе красивых сказочных подробностей. Город и так помнит кошачий эшелон и в память блокадных котам на улице Малая Садовая установлены памятнике коту Елисею и кошке Василисе, они вы можете прочитать в статье «Памятники домашним животным».

«18.12.41 ...Теперь все ходят пешком, потому что трамваи не ходят. Ходят по улицам Ленинграда унылые, голодные, какие-то обтрепанные люди, и если говорят, то только об одном — о еде. Ленинград, Лесенька, голодает. Ведь почти 4 месяца мы в блокаде. Нет подвоза продуктов, нет топлива. Электростанция, несмотря на все ухищрения сволочей-гитлеровцев, уцелела, но запасы так незначительны, что электрическим светом почти пользоваться нельзя... Дома почти не отапливались в этом году. Нашу надстройку до вчерашнего дня топили, а сегодня уже не топят. Нечем. Итак, ленинградцы имеют основную триаду: холод, голод и темноту. А Вяча (отчим мальчика.— "О" ) добавляет: "И обстрелы". И можно еще добавить: и грязь, и вшей, и болезни, и смерть. Люди мрут как мухи. От истощения. Мы с Вячей как военные карточек не получаем, но в городе служащие и иждивенцы получают по 125 г хлеба в день, а рабочие по 250 г. Но какой это хлеб? В нем 30 процентов целлюлозы, 10 процентов дуранды (жмыха) и еще чего-то и немного муки. Он не имеет вкуса хлеба, и после него очень болит желудок. Кроме того, по карточкам до сих пор дают немножко сахару, масла и круп и какую-то микроскопическую дозу мяса. Всех продуктов при обычном питании хватило бы дней на 5-8, а потому люди теперь так истощены. Ты не думай, сыночек, что ленинградцы ропщут. Нет, они знают, что доставка даже этих продуктов стоит неимоверных усилий, но ведь от этого не легче. Умирать ведь никому не хочется. Мы, детка, питаемся в госпитале, и наш рацион примерно такой. Утром немножечко черных макарон, кусочек сахара и 50 г хлеба. В обед — суп (часто очень плохой) и на второе — либо снова немножко черных макарон, либо каша, иногда кусочек копченой колбасы, мяса и 100 г хлеба. А в ужин снова макароны или каша и 100 г хлеба. Есть чай, но сахару не дают. Скромный рацион, как видишь, но роскошный по сравнению с тем, как едят в городе...

Уже несколько дней идет наступление почти на всех фронтах, и мы надеемся, что и на нашем фронте скоро дела изменятся. Если блокада через недели две кончится, то все-таки большинство ленинградцев выживет, а если это будет длиться еще месяца два, то большинство умрет.

Пожар на Бадаевских складах 08.09.1941г. Люди ели пропитанную сахаром землю...

Ленинград. Февраль 42-го года. Объявления об обмене вещей на продукты

23.12.41 Сыночек, поздравляю тебя с днем твоего рождения. В очень необычной обстановке встречаем мы с тобой сегодня этот день. Надеюсь, что будущее твое рождение мы будем праздновать все вместе, и обязательно с папой...

А я, сыночек, работаю сейчас по новой специальности — терапевтом. Стало поступать много очень истощенных больных, и вот пришлось переключиться. Если бы ты только знал, какие ужасные картины приходится наблюдать! Это не люди, это скелеты, обтянутые сухой, ужасного цвета кожей. Сознание у них неясное, какая-то тупость и придурковатость. И полное отсутствие сил. Сегодня я такого приняла, он пришел на собственных ногах, а через два часа умер. И в городе очень много людей умирает от голода. Сегодня моя приятельница-врач хоронила своего отца, также умершего от истощения. Она рассказывает, что на кладбище и вокруг него делаются страшные вещи — все ведут и везут мертвецов. В чем попало, большинство без гробов, просто привязанные к саночкам. Тут же возле кладбища их сваливают прямо в снег, так как некому копать могилы, а у самих сил нет. Для военных роют на кладбищах братские могилы, а гражданское население устраивается как может, или, вернее, никак не устраивается. Этих картин из времен блокады Ленинграда не забыть никогда. Прости, что в день твоего рождения, мой золотой мальчик, я пишу такие грустные вещи, но я знаю, что когда эта тетрадь попадет к тебе, все это время уже будет позади и, может быть, тебе будет интересно знать, как мы жили...

Частные объявления о продаже и обмене вещей на продукты. 1942г.

Ленинград. Февраль 1942-го года. Объявление

В блокадном Ленинграде. 1942г.

30.12.41 Ну вот видишь, лапочка, как долго я тебе не писала. Все некогда было. По вечерам у нас в комнате так холодно, что писать просто невозможно. Особых новостей за эту неделю нет. Все ждем, когда будет прорвана блокада Ленинграда, и тогда нам, наверное, станет легче жить. А пока холодно и очень часто темно. Если бы ты, лапочка, видел, как я одета, ты бы не узнал своей достаточно изящной и нарядной мамочки: на мне 3 кофточки, две пары трико, суконное платье, халат, а сверху — ватник и большущие валенки. Интересно, Вяча никогда на ночь не раздевается. Но все же мы живем лучше, чем многие в Ленинграде. А купаюсь я почти аккуратно 1-2 раза в неделю. Белье до сих пор нам стирали, и я его часто меняла. Да, одна приятная новость: в городе гражданскому населению прибавили хлеба. Служащие и иждивенцы получают теперь 200 г в день, а рабочие — 350. Мы же до сих пор получаем 300. Но мы, родной, до сих пор не голодали...

Я за эту неделю днем два раза выходила гулять по 45 минут. Хорошо погулять, когда не стреляют! Но картины, которые видишь по дороге, не очень радуют глаз: медленно бродят очень закутанные люди, трамваи почти не ходят. Говорю "почти", потому что нет-нет да вдруг неожиданно и в неожиданном месте пойдет неожиданный номер трамвая. Почти постоянно видишь, как на саночках везут покойников в гробах и без гробов, одетых очень прилично и кое-как. То тут, то там разбирают деревянные лари, заборы и уносят доски для топлива. Цифры ежедневной смертности по Ленинграду ужасающие — от 3 до 7 тысяч, говорил наш политрук...

Ну вот, а завтра будем встречать Новый год. Неважно, как встречать, а важно, каким он будет. Будем надеяться, что лучше 1941-го...

Выгрузка продовольствия для блокадного Ленинграда из транспортника Ли-2. 1942г.

Солдаты разгружают баржу с мукой. Ладога. Лето 1942г.

Март 42-го. В последние дни несколько раз выходила гулять. Вчера был чудесный солнечный день, но ужасно выглядели лица ленинградцев: бледные, зеленоватые какие-то, изможденные и все старые. Даже молодые — и те кажутся старыми. Но все же улица уже не та. Почти не видно трупов, люди не такие уже инертные. И самое радостное, что видела в эти дни,— ребят, катающихся на коньках, и даже одного на лыжах. За всю зиму это было впервые. Я даже остановилась и посмотрела им вслед. Ах, как приятно видеть возвращающуюся жизнь! А один мальчик лет семи шел бодро, и в руках у него был большой кусок белого пирога. Все встречные смотрели на него и улыбались. Начинают встречаться улыбающиеся лица. Все живут надеждами, что прорыв блокады — это дело дней...

1942. Подвоз муки. Паровозик на трамвайных рельсах

Доставка продуктов для столовой. Блокадный Ленинград

01.05.42 ...Мне хочется, детка, перечислить тебе продукты, которые население получило к 1 Мая: сахар — 200 г, селедка — 200 г, чай — 25 г, крупы — 200 г, водки — 250, пива — 0,5 л, сухих фруктов — 150 г. Дети, кроме того, получили по 50 г какао с молоком, конечно, не получив пива и водки. Рабочие — всего побольше, граммов на 200. Хлеба дали 300 г, рабочим — 500. Наше сегодняшнее меню. Завтрак: 50 г масла, 50 г сыра, 130 г макарон и 1 стакан кофе. Обед — овощной суп, 2 котлетки мясные и отварной рис. На третье — каша, 100 г. Ужин: немножко отварной сушеной картошки и по два блинчика с рисом. Если бы нас все время так кормили, мы снова стали бы толстыми. В обычные дни — голодновато. Вяча очень здорово похудел — потерял килограммов 20. Я вешу 61 кило, потеряла, следовательно, 8 кило. Это на общем фоне совсем немного.

Доставка обеда. Май 1942г.

Нормы выдачи хлеба

125 граммов хлеба - установленная норма для служащих, иждивенцев и детей в ноябре 1941г.

15.12.42 Страшный обстрел Невского произошел пару дней тому назад. Два с половиной часа без передышки сыпались снаряды на Невский, Литейный, улицу Жуковского и вообще в том районе. Крики и стоны стояли по всему Невскому. Было много убитых и раненых. "Скорая помощь" во время обстрела не выезжает. Наш врач попал в эту кутерьму, перевязывал раненых в каком-то домоуправлении. Было жутко. Вот и сейчас чудно играет радио, а где-то очень близко рвутся снаряды. Стоит большого труда заставить себя сидеть за столом. Вообще все последние дни гады обстреливают Ленинград. Хоть бы скорее их прогнали...

Хлебные карточки

22 блюда...

... из него варили холодец...

Остатки лошади... еда. 1941г.

У хлебного магазина. 22 октября 1943г. Норма выдачи хлеба всем группам населения увеличена на 100 граммов

31.12.42 Снова канун Нового года. По-прежнему Ленинград в блокаде. Все по-прежнему, но все по-другому. В прошлом году было холодно, темно и очень голодно. А сегодня светло, тепло и сытно. И кроме того, в прошлом году не было никаких надежд на свидание с сыном, а теперь есть, и довольно реальные. Так что все к лучшему в этом лучшем из миров, а вернее, в этом чудном и чистом теперь Ленинграде... Итак, за новый, хороший победный год!.. Все. Скоро Лесик из моих рук получит мой дневник».

Оренбург. Этот кусок хлеба выпекли по рецепту блокадного ленинградского

Суточная пайка хлеба

Дневники врача Клавдии Наумовны, которой во время войны приходилось быть и терапевтом, и хирургом, написаны в форме писем 16-летнему сыну (она ласково называет его Лесик и Тюшенька). Сын находился в эвакуации, а сама Клавдия Наумовна эвакуироваться не успела. Она жила в блокадном Ленинграде, ничего не зная ни о судьбе своего бывшего мужа, отца мальчика, ни о судьбе своих родителей, оказавшихся на оккупированных территориях. Она переживала за то, что отпустила ребенка одного, и понимала, что здесь ему было бы еще хуже. Через весь дневник, наполненный любовью к сыну, рефреном проходят строчки: "Только бы выжить и тебя, родной, повидать!" http://сайт/1 83636.html

(Продолжение следует...)

Бучкин «Остался один»

Что меня больше всего потрясло из блокадных рассказов и что запомнилось.

1 Уважительное отношение к хлебу , к каждой крошечке. Я еще застала людей, которые аккуратно собрав крошки на столе, сметали их к себе в ладонь и съедали. Так и моя бабушка делала.Так же она постоянно по весне варила супы из крапивы и лебеды, видимо никак не могла забыть те времена..

Андрей Дроздов Хлеб войны. 2005 г.

Из воспоминаний одной женщины:

Блокадное меню.

«Кофе из земли»

«В самом начале блокады мы с мамой частенько ходили на горящие Бадаевские склады, это разбомбленные продовольственные запасы Ленинграда. От земли шел теплый воздух, и мне тогда казалось, что он с запахом шоколада. Мы с мамой набирали эту черную землю, слипшуюся с «сахаром». Народу было много, но в основном женщины. Принесенную землю мы складывали по мешочкам в шкаф, мама их тогда много нашила. Потом эту землю мы растворяли в воде, а когда земля оседала и вода отстаивалась, то получалась сладковатая, коричневая жидкость, похожая на кофе. Этот раствор мы кипятили. А когда родителей не было, мы его пили сырым. По цвету он был похож на кофе. Этот «кофе» был чуть сладкий, но, главное, в нем был настоящий сахар».

«Котлеты из папье-маше»

«Папа до войны очень любил читать и у нас в доме было много книг. Переплеты книг раньше делали из папье-маше - это спрессованная бумага серого или песчаного цвета. Из нее мы и делали «котлеты». Брали обложку, резали на мелкие кусочки и клали в кастрюлю с водой. В воде они лежали несколько часов, а когда бумага разбухала, отжимали воду. В эту кашу всыпали немножко «муки из жмыха».

Жмых, его еще тогда все называли «дуранда», - это отходы от производства растительного масла (подсолнечного масла, льняного, конопляного и др.). Жмых был очень грубый, отходы эти были спрессованы в плитки. Длиной эта плитка была сантиметров 35-40, шириной сантиметров 20, а толщиной - 3 см. Они были крепкие, как камень, и отколоть от такой плитки кусочек можно было только топором.

«Чтобы получить муку, надо было этот кусочек тереть на терке: трудная работа, терла жмых обычно я, это была моя обязанность. Полученную муку мы всыпали в размокшую бумагу, размешивали ее, и «фарш для котлет» был готов. Потом лепили котлеты и обваливали в этой же «муке», клали на горячую поверхность буржуйки и воображали, что поджариваем котлеты, ни о каком жире или масле речи и быть не могло. Как же мне трудно было проглотить кусочек такой котлеты. Держу во рту, держу, а проглотить никак не могу, гадость ужасная, а есть-то больше нечего».

Потом мы стали варить суп. Всыпали в воду немного этой «муки из жмыха», кипятили, и получалась тягучая, как клейстер похлебка».

Блокадный десерт: «желе» из столярного клея

«На рынке можно было выменять столярный клей. Плитка столярного клея была похожа на шоколадную, только цвет ее был серый. Эту плитку клали в воду, и размачивали. Потом в этой же воде мы ее варили. Мама туда еще добавляла разные специи: лавровый лист, перец, гвоздику, вот их- то дома почему-то было полно. Готовое варево мама разливала по тарелкам, и получалось желе янтарного цвета. Когда я в первый раз съела это желе, то чуть не плясала от радости. Ели мы это желе с охотки с неделю, а потом я уже глядеть на него не могла и думала «лучше я умру, но больше есть этот клей не буду».

Кипяченая вода – блокадный чай.

Кроме голода, бомбежек, артобстрелов и холода была еще проблема - не было воды.

Кто мог и кто жил ближе к Неве, брели на Неву за водой. «А нам повезло, рядом с нашим домом был гараж для пожарных машин. На их площадке был люк с водой. В нем вода не замерзала. Жильцы нашего дома, да и соседних, ходили сюда по воду. Я помню, воду начинали брать с шести часов утра. Очередь стояла большая за водой, как в булочную.

Люди стояли с бидонами, с чайниками и просто с кружками. К кружкам привязывали веревочки и ими черпали воду. Ходить за водой была тоже моя обязанность. Мама будила меня в пять утра, чтобы быть первыми в очереди.

За водой. Художик Дмитрий Бучкин.

По какому-то странному правилу, можно было зачерпнуть и поднять кружку только три раза. Если не сумели достать воды, то молча, отходили от люка.

Если не доставалось воды, а такое случалось часто, топили снег, чтобы согреть чай. А помыться уже не хватало, мы об этом мечтали. Не мылись мы, наверное, с конца ноября 1941 г. Одежда просто прилипала к телу от грязи. А вши просто заедали».

Сфинкс у Академии художеств. Дмитрий Бучкин

3. Норма хлеба 125 гр.

Дети блокадного Ленинграда,

Баландина Мария, 1«Б » класс, школа № 13

Рудаков К.И. Мать. Блокада. 1942 г

Ленинград. Блокада. Холод,

Пименов Сергей, 1«Б » класс, школа № 13

4.Ольга Берггольц. «Ленинградская поэма»
о шофере грузовика, который вез зимой хлеб через Ладогу. На середине озера у него заглох мотор, и чтобы согреть руки, он облил их бензином, поджег и починил мотор.

Ольга Берггольц (1910-1975) - русская поэтесса, прозаик.
Лучшие стихотворения/поэмы: «Бабье лето», «Ленинградская поэма», «29 января 1942», "
5. Меня поразило то, что в блокадном Ленинграде рождались дети.

Все эти страшные 872 дня в городе продолжалась жизнь – в условиях голода и холода, под обстрелами и бомбежками люди работали, помогали фронту, спасали попавших в беду, хоронили умерших и заботились о живых. Страдали и любили. И рожали детей – ведь законы природы отменить невозможно. Все роддома блокадного Ленинграда были отданы под госпитали, и только единственный – продолжал работать по своему прямому назначению. И здесь по-прежнему раздавался плач новорожденных.

Вот так здорово могли покушать родившие женщины в роддоме (на фоне тех, кто ел клей и обои).

Продовольственные коммерческие магазины были закрыты. Из государственных магазинов «некарточные» продукты исчезли не сразу, но довольно быстро. «В изобилии только кофе и цикорий», — отмечала 25 сентября 1941 года Е. Васютина. Осенью еще изредка удавалось купить в отдельных магазинах «приличные» ненормированные продукты, но за ними выстраивались огромные очереди .

Не каждый мог стоять в ней несколько часов на холоде. Зимой 1941/42 года магазины не вмещали всех, кто пришел «отоварить карточки ». В основном магазины торговали только «пайковыми» продуктами, но и они доставались не всем. Чтобы упорядочить их выдачу горожан стали прикреплять к определенным булочным и магазинам, обычно вблизи места проживания, поскольку общественный транспорт не работал.

Лучше не стало. Десятки блокадных дневников заполнены жалобами на то, что не удается до конца декады выкупить продукты в «своих» пустых магазинах, в то время как в соседних можно было, часто даже без очередей, получить то, что полагалось по карточке. Приходилось стоять у магазинов, к которым были прикреплены, и ждать, когда привезут продукты, которых, конечно, не могло хватить на всех. Никто не отходил от пустых прилавков даже тогда, когда заведующие магазинами или продавцы объявляли, что продуктов в ближайшее время не привезут. Вероятно, считали, что если десятки человек ждут у магазинов, то это происходило не случайно, что им известно нечто большее, что уговоры продавцов являются лишь уловкой, — и потому тоже пристраивались к очереди.

Без очередей часто удавалось купить только хлеб в булочных — за исключением января 1942 года, когда трижды (в начале, середине и особенно в конце месяца) была в силу разных причин временно приостановлена его выдача. Намного более трудно было «отоварить» нехлебные талоны — на мясо, масло, крупу, сахар, жиры. Сколь бы мизерными ни являлись их порции, получить их можно было только после многочасового стояния у магазинов. Очереди стали массовыми в ноябре 1941 года.

Гигантские «хвосты» видели в конце декабря 1941 года, когда продавали масло , — и позднее именно во время его выдачи происходила страшная давка, некоторые люди были даже искалечены. Очереди удалось уменьшить только в феврале 1942 года, когда заметно улучшилось снабжение города. Интенсивная работа ладожской трассы и эвакуация тысяч людей в январе-феврале хотя и не сразу но дали ощутимые плоды. На западном берегу озера и вблизи города были созданы многочисленные склады продовольствия, что и позволило наладить в основном бесперебойное снабжение блокадников «пайковыми» товарами.

Особенно длинными очереди бывали после объявления по радио о предстоящих дополнительных выдачах продуктов — не было уверенности, что их хватит на всех. Когда в начале февраля 1942 года разрешили получить не выданные в январе карточные сахар и жиры , то это вызвало необычайный ажиотаж: «В магазинах с утра столпотворение, всюду очереди, так как все голодные и не хотят ждать, когда будет свободнее, а многие боятся, что пропадут продукты, так как может истечь срок выдачи по январским карточкам».

Булочные обычно открывались в 6 часов утра, пустующие магазины могли начать работать и с 8 часов. Все они должны были закрываться в 9 часов вечера, до наступления «комендантского часа», но, если случались перебои в выдаче хлеба, могли обслуживать посетителей и ночью. В магазинах часто было темно из-за светомаскировки, электрических ламп не имелось, керосин берегли, предпочитая пользоваться коптилками, лучинами и свечами, — да и их иногда тушили, если на прилавках было пусто.

Выстраивалась очередь у магазинов еще задолго до их открытия . Несмотря на комендантский час и введение осадного положения, в ноябре-декабре 1941 года, очередь часто занимали с ночи. Особенно очереди удлинились в конце декабря 1941 года, когда ждали «новогодних» выдач. Зимой 1941/42 года очередь занимали с 4-5 часов утра, в «смертное время» (декабрь 1941 – январь 1942 гг.), патрули смотрели на ночные и утренние очереди весьма снисходительно. Не исключено, что, закрывая глаза на нарушение порядка, власти боялись голодных бунтов и погромов, которые стихийно могли вспыхнуть, если перед стоявшими часами горожанами без всяких стеснений захлопывали дверь магазина.

Выстоять до конца в километровых очередях был способен не всякий. Родные сменяли друг друга через несколько часов в зависимости от погоды, состояния человека и количества членов его семьи. Труднее всего было одиноким. Обычно в самих магазинах блокадники разделялись на несколько групп — одна стояла у кассы, вторая — у прилавков кондитерского отдела, третья — рядом с мясным отделом. Поскольку имевшиеся в магазинах продукты могли исчезнуть с прилавков очень быстро, важно было находиться рядом с кем-то, кто успел бы занять место к наиболее «перспективному» на тот момент отделу. Имея возможность «подмениться», люди перебегали в магазине из одной очереди в другую, вызывая раздражение прочих посетителей.

Чтобы хоть как-то соблюсти справедливость и не допустить «чужаков» к прилавкам, в очередях стали распространять номерки. Получив их, многие уходили греться домой, а вернувшись, обнаруживали, что другой «активист» (власти в это дело не вмешивались) успевал раздать новые номерки. Начинались ссоры и взаимные обвинения…

Зримый след давки и потасовок в магазинах выбитые стекла, сломанные кассы, разбитые и сдвинутые прилавки. Случались и более серьезные инциденты: погромы в булочных и магазинах. Начинались они обычно, когда заведующие объявляли, что товаров больше не завезут, и пытались закрыть двери. Особенно эмоционально блокадники реагировали на это в конце месячной декады, когда истекал срок действия нехлебных талонов и опасались, что они «пропадут». Люди врывались в подсобные помещения, искали продукты под прилавками, хватали с полок оставшиеся буханки. Заведующие магазинами пытались успокоить толпу, обещали, что продукты выдадут завтра, вместе с «выборным» от очереди шли к складам и на хлебозаводы. Но и это порой не помогало — приходилось вызывать вооруженную охрану и рабочие патрули.

В очередях чаще всего говорили о еде. «Зимние дистрофические очереди были жутко молчаливы», — вспоминала Лидия Гинзбург. «Расковывание» людей происходило не сразу, но позднее стало особенно заметным. Как обычно, говорили о том, сколь сытно питались в прошлом, как готовились к праздникам, — в рассказах «очередников» пиршественный стол отличался чрезмерным обилием блюд. Логику таких бесед обнаружить нетрудно: «Передавались противоречивые мнения врачей, следует ли растягивать сахарный или жировой паек на декаду или съедать его в один-два дня. Рекомендовалось долго прожевывать маленькие кусочки хлеба, чтобы полностью использовать все его питательные свойства…»

Стойкий интерес проявляла очередь к тому, как повысятся нормы пайков в ближайшие недели, и удастся ли «отоварить» талоны до конца декады. «Иногда можно было услышать лучшую новость — завтра будут что-то давать, крупу например». Неудивительно, что в очереди так часто вели разговоры о несправедливостях, блате, воровстве, жульничестве. Замечались в толпе и антисоветские выпады.

Обман, обвесы, мошенничество с «талонами», грубость были приметами многих магазинов. Пользуясь плохой освещенностью и замечая наиболее истощенных людей в полуобморочном состоянии, продавцы вырывали из карточек больше, чем полагалось, талонов. Чаще всего это происходило, если одному человеку приходилось получать хлеб сразу по нескольким карточкам — за всеми манипуляциями работников булочных он уследить не мог. «Нередко какая-нибудь женщина целый час стоит в очереди и, передав продавцу карточки, узнает, что продовольствие по ней… получено. Обычно в таких случаях начинается плач или поднимается крепкая ругань, сопровождаемая взаимными оскорблениями». Придя домой, полученный хлеб иногда взвешивали на «своих» весах и нередко обнаруживали весьма существенные недостачи.

Не менее частым нарушением являлось снабжение с черного хода родных, близких, друзей и соседей продавцов, а то и просто «полезных» и «нужных» людей. «У заведующей магазином все время уходит на снабжение знакомых через задний ход. Всё 25-е отделение милиции через задний ход получает свой паек вне очереди… 30/XII в магазине были все милиционеры, дежурящие пьяны», — скрупулезно заносит в дневник 2 января 1942 года И.И. Жилинский. Это и не скрывали, да и никого нельзя было обмануть — всё происходило на виду у очереди, раздраженной, нервной, ругающейся. Стоявшие в очереди люди возмущались «безобразиями», но немногие удержались бы от соблазна оказаться на месте тех, кому «повезло». Особой корысти именно здесь у продавцов не было, взятки, если верить очевидцам, они не вымогали.

Из книги С. Яров «Повседневная жизнь блокадного Ленинграда», М., «Молодая гвардия», 2013, с. 78-107.

Оживленная дискуссия на казалось бы сугубо исторический вопрос на тему того, питался ли первый секретарь Ленинградского обкома ВКПб Андрей Александрович Жданов пирожными и прочими деликатесами в годы блокады,развернулась между министром культуры РФ Владимиром Мединским и либеральной общественностью в лице в первую очередь депутата петербургского ЗакСа Бориса Вишневского.

Надо признать, что хотя г-н министр - неуч и истории не знает (подробности - в нашей статье "Крокодил прапорщика Мединского"), в данном случае он правильно назвал все это "враньём". Миф подробно разобрал историк Алексей Волынец в биографии А.А. Жданова, вышедшей в серии ЖЗЛ. С разрешения автора "АПН-СЗ" публикует соответствующий отрывок из книги.

В декабре 1941 г. небывало сильные морозы фактически уничтожили водоснабжение оставшегося без отопления города. Без воды остались хлебозаводы - на один день и без того скудная блокадная пайка превратилась в горсть муки.

Вспоминает Алексей Беззубов, в то время начальник химико-технологического отдела расположенного в Ленинграде Всесоюзного НИИ витаминной промышленности и консультант санитарного управления Ленинградского фронта, разработчик производства витаминов для борьбы с цингой в блокадном Ленинграде:

«Зима 1941-1942 года была особенно тяжелой. Ударили небывало жестокие морозы, замерзли все водопроводы, и без воды остались хлебозаводы. В первый же день, когда вместо хлеба выдали муку, меня и начальника хлебопекарной промышленности Н.А.Смирнова вызвали в Смольный... А.А.Жданов, узнав о муке, просил немедленно к нему зайти. В его кабинете на подоконнике лежал автомат. Жданов показал на него: "Если не будет рук, которые смогут крепко держать этот совершенный автомат, он бесполезен. Хлеб нужен во что бы то ни стало".

Неожиданно выход предложил адмирал Балтийского флота В.Ф.Трибуц, находившийся в кабинете. На Неве стояли подводные лодки, вмерзшие в лед. Но река промерзла не до дна. Сделали проруби и по рукавам насосами подлодок стали качать воду на хлебозаводы, расположенные на берегу Невы. Через пять часов после нашего разговора четыре завода дали хлеб. На остальных фабриках рыли колодцы, добираясь до артезианской воды...»

Как яркий пример организационной деятельности руководства города в блокаду необходимо вспомнить и такой специфический орган, созданный Ленинградским горкомом ВКП(б), как «Комиссия по рассмотрению и реализации оборонных предложений и изобретений» - на нужды обороны был мобилизован весь интеллект ленинградцев и рассматривались, просеивались всевозможные предложения, способные принести хоть малейшую пользу осажденному городу.

Академик Абрам Фёдорович Иоффе, выпускник Санкт-Петербургского Технологического института, «отец советской физики» (учитель П.Капицы, И.Курчатова, Л.Ландау, Ю.Харитона) писал: «Нигде, никогда я не видел таких стремительных темпов перехода научных идей в практику, как в Ленинграде в первые месяцы войны».

Из подручных материалов изобреталось и тут же создавалось практически всё - от витаминов из хвои до взрывчатки на основе глины. А в декабре 1942 г. Жданову представили опытные образцы доработанного в Ленинграде пистолета-пулемёта Судаева, ППС - в блокадном городе на Сестрорецком заводе впервые в СССР начали производство этого лучшего пистолета-пулемёта Второй мировой войны.

Помимо военных задач, вопросов продовольственного снабжения и военной экономики, городским властям во главе со Ждановым пришлось решать массу самых разных проблем, жизненно важных для спасения города и его населения. Так для защиты от бомбардировок и постоянного артиллерийского обстрела в Ленинграде было сооружено свыше 4000 бомбоубежищ, способных принять 800 тысяч человек (стоит оценить эти масштабы).

Наряду со снабжением продовольствием в условиях блокады стояла и нетривиальная задача предотвращения эпидемий, этих извечных и неизбежных спутников голода и городских осад. Именно по инициативе Жданова в городе были созданы специальные «бытовые отряды». Усилиями властей Ленинграда, даже при значительном разрушении коммунального хозяйства, вспышки эпидемий были предотвращены - а ведь в осаждённом городе с неработающими водопроводом и канализацией это могло стать опасностью не менее страшной и смертоносной, чем голод. Сейчас эту задавленную в зародыше угрозу, т.е. спасенные от эпидемий десятки, если не сотни тысяч жизней, когда заходит речь о блокаде практически не вспоминают.

Зато альтернативно одарённые всех мастей любят «вспоминать» как Жданов «обжирался» в городе, умиравшем от голода. Тут в ход идут самые феерические байки, обильными тиражами наплодившиеся ещё в «перестроечном» угаре. И уже третий десяток лет привычно повторяется развесистая клюква: о том, как Жданов, дабы спастись от ожирения в блокадном Ленинграде, играл в «лаун-тенис» (видимо, диванным разоблачителям очень уж нравится импортное словечко «лаун»), как ел из хрустальных ваз пирожные «буше» (ещё одно красивое слово) и как объедался персиками, специально доставленными самолётом из партизанских краёв. Безусловно, все партизанские края СССР просто утопали в развесистых персиках...

Впрочем, у персиков есть не менее сладкая альтернатива - так Евгений Водолазкин в «Новой газете» накануне Дня победы, 8 мая 2009 г. публикует очередную ритуальную фразу про город «с Андреем Ждановым во главе, получавшим спецрейсами ананасы». Показательно, что доктор филологических наук Водолазкин не раз с явным увлечением и смаком повторяет про эти «ананасы» в целом ряде своих публикаций (Например: Е.Водолазкин «Моя бабушка и королева Елизавета. Портрет на фоне истории» / украинская газета «Зеркало недели» №44, 17 ноября 2007 г.) Повторяет, конечно же, не потрудившись привести ни малейшего доказательства, так - мимоходом, ради красного словца и удачного оборота - почти ритуально.

Поскольку заросли ананасов в воюющем СССР не просматриваются, остаётся предположить, что по версии г-на Водолазкина данный фрукт специально для Жданова доставлялся по ленд-лизу... Но в целях справедливости к уязвленному ананасами доктору филологических наук, заметим, что он далеко не единственный, а всего лишь типичный распространитель подобных откровений. Нет нужды приводить на них ссылки - многочисленные примеры такой публицистики без труда можно найти в современном русскоязычном интернете.

К сожалению, все эти байки, из года в год повторяемые легковесными «журналистами» и запоздалыми борцами со сталинизмом, разоблачаются только в специализированных исторических публикациях. Впервые они были рассмотрены и опровергнуты еще в середине 90-х гг. в ряде документальных сборников по истории блокады. Увы, тиражам исторических и документальных исследований не приходиться конкурировать с жёлтой прессой...

Вот что рассказывает в изданном в Петербурге в 1995 г. сборнике «Блокада рассекреченная» писатель и историк В.И.Демидов: «Известно, что в Смольном во время блокады вроде бы никто от голода не умер, хотя дистрофия и голодные обмороки случались и там. С другой стороны, по свидетельству сотрудников обслуги, хорошо знавших быт верхов (я опросил официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета, адъютантов и т.п.), Жданов отличался неприхотливостью: "каша гречневая и щи кислые - верх удовольствия". Что касается "сообщений печати", хотя мы и договорились не ввязываться в полемику с моими коллегами, - недели не хватит. Все они рассыпаются при малейшем соприкосновении с фактами.

"Корки от апельсинов" обнаружили будто бы на помойке многоквартирного дома, где якобы жительствовал Жданов (это "факт" - из финского фильма "Жданов - протеже Сталина"). Но вы же знаете, Жданов жил в Ленинграде в огороженном глухим забором - вместе с "помойкой" - особняке, в блокаду свои пять-шесть, как у всех, часов сна проводил в маленькой комнате отдыха за кабинетом, крайне редко - во флигеле во дворе Смольного. И "блины" ему личный шофёр (ещё один "факт" из печати, из "Огонька") не мог возить: во флигеле жил и личный ждановский повар, "принятый" им ещё от С.М. Кирова, "дядя Коля" Щенников. Писали про "персики", доставлявшиеся Жданову "из партизанского края", но не уточнив: был ли зимой 1941-1942 года урожай на эти самые "персики" в псковско-новгородских лесах и куда смотрела головой отвечавшая за жизнь секретаря ЦК охрана, допуская к его столу сомнительного происхождения продукты...»

Оператор располагавшегося во время войны в Смольном центрального узла связи Михаил Нейштадт вспоминал:«Честно скажу, никаких банкетов я не видел. Один раз при мне, как и при других связистах, верхушка отмечала 7 ноября всю ночь напролет. Были там и главком артиллерии Воронов, и расстрелянный впоследствии секретарь горкома Кузнецов. К ним в комнату мимо нас носили тарелки с бутербродами, Солдат никто не угощал, да мы и не были в обиде... Но каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом сверял расход продуктов. Учет был строжайший. Поэтому все эти разговоры о "праздниках живота" больше домыслы, нежели правда... Жданов был первым секретарем обкома и горкома партии осуществлявшим все политическое руководство. Я запомнил его как человека, достаточно щепетильного во всем, что касалось материальных вопросов».

Даниил Натанович Альшиц (Аль), коренной петербуржец, доктор исторических наук, выпускник, а затем профессор истфака ЛГУ, рядовой ленинградского народного ополчения в 1941 году, пишет в недавно вышедшей книге: «...По меньшей мере смешно звучат постоянно повторяемые упреки в адрес руководителей обороны Ленинграда: ленинградцы-де голодали, а то и умирали от голода, а начальники в Смольном ели досыта, "обжирались". Упражнения в создании сенсационных "разоблачений" на эту тему доходят порой до полного абсурда. Так, например, утверждают, что Жданов объедался сдобными булочками. Не могло такого быть. У Жданова был диабет и никаких сдобных булочек он не поедал...Мне приходилось читать и такое бредовое утверждение - будто в голодную зиму в Смольном расстреляли шесть поваров за то, что подали начальству холодные булочки. Бездарность этой выдумки достаточно очевидна. Во-первых, повара не подают булочек. Во-вторых, почему в том, что булочки успели остыть, виноваты целых шесть поваров? Все это явно бред воспаленного соответствующей тенденцией воображения».

Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета Ленинградского фронта Анна Страхова, во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета Ленинградского фронта (командующему М.С. Хозину, себе, А.А. Кузнецову, Т.Ф. Штыкову, Н.В. Соловьёву). Участник боёв на Невском пятачке командир 86-й стрелковой дивизии (бывшей 4-й Ленинградской дивизия народного ополчения) полковник Андрей Матвеевич Андреев, упоминает в мемуарах как осенью 1941 г., после совещания в Смольном, видел в руках Жданова небольшой черный кисет с тесемкой, в котором член Политбюро и Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) носил полагавшейся ему пайковый хлеб - хлебная пайка выдавалась руководству несколько раз в неделю на два-три дня вперёд.

Конечно, это не были 125 грамм, полагавшихся иждивенцу в самый кризисный период блокадного снабжения, но, как видим, и пирожными с лаун-теннисом тут не пахнет.

Действительно, в период блокады высшее государственное и военное руководство Ленинграда снабжалось куда лучше, чем большинство городского населения, но без любимых разоблачителями «персиков» - здесь господа разоблачители явно экстраполируют на то время собственные нравы... Предъявлять же руководству блокадного Ленинграда претензии в лучшем снабжении - значит предъявлять такие претензии и солдатам Ленфронта, питавшимся в окопах лучше горожан, или обвинять лётчиков и подводников, что они в блокаду кормились лучше рядовых пехотинцев. В блокадном городе всё без исключения, в том числе и эта иерархия норм снабжения, подчинили целям обороны и выживания, так как разумных альтернатив тому, чтобы устоять и не сдаться, у города просто не было...

Показательный рассказ о Жданове в военном Ленинграде оставил Гаррисон Солсбери, шеф московского бюро «Нью-Йорк таймс». В феврале 1944 г. этот хваткий и дотошный американский журналист прибыл в только что освобожденный от блокады Ленинград. Как представитель союзника по антигитлеровской коалиции он посетил Смольный и иные городские объекты. Свою работу о блокаде Солсбери писал уже в 60-е гг. в США, и его книгу уж точно невозможно заподозрить в советской цензуре и агитпропе.

По словам американского журналиста, большую часть времени Жданов работал в своем кабинете в Смольном на третьем этаже: «Здесь он работал час за часом, день за днем. От бесконечного курева обострилась давняя болезнь, - астма, он хрипел, кашлял... Глубоко запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо морщинами, которые резко обострились, когда он работал ночи напролет. Он редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости...

В Смольном была кухня и столовая, но почти всегда Жданов ел только в своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел по обыкновению вместе с одним-двумя главными своими помощниками... Напряжение зачастую сказывались на Жданове и других руководителях. Эти люди, и гражданские и военные, обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники, также как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара. ...Никто из высших военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны, большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы. У Жданова вскоре, как и у других, проявились признаки усталости, изнеможения, нервного истощения».

Действительно, за три года блокады Жданов, не прекращая изнурительной работы, перенёс «на ногах» два инфаркта. Его одутловатое лицо больного человека через десятилетия даст повод сытым разоблачителям, не вставая с тёплых диванов, шутить и лгать о чревоугодии руководителя Ленинграда во время блокады.

Валерий Кузнецов, сын Алексея Александровича Кузнецова, второго секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), ближайшего помощника Жданова в годы войны, в 1941 г. пятилетний мальчик, ответил на вопрос корреспондентки о питании ленинградской верхушки и столовой Смольного в период блокады:

«Я обедал в той столовой и хорошо помню, как там кормили. На первое полагались постные, жиденькие щи. На второе - гречневая или пшенная каша да еще тушенка. Но настоящим лакомством был кисель. Когда же мы с папой выезжали на фронт, то нам выделяли армейский паек. Он почти не отличался от рациона в Смольном. Та же тушенка, та же каша.

Писали, что в то время, как горожане голодали, из квартиры Кузнецовых на Кронверкской улице пахло пирожками, а Жданову на самолете доставлялись фрукты...

Как мы питались, я уже вам рассказал. А на Кронверкскую улицу за все время блокады мы приезжали с папой всего-то пару раз. Чтобы взять деревянные детские игрушки, ими растопить печку и хоть как-то согреться, и забрать детские вещи. А насчет пирожков... Наверное, достаточно будет сказать, что у меня, как и у прочих жителей города, была зафиксирована дистрофия.

Жданов... Понимаете, меня папа часто брал с собой в дом Жданова, на Каменный остров. И если бы у него были фрукты или конфетки, он бы наверняка уж меня угостил. Но такого я не припомню».